Булгаков Н. – Анна, не грусти!

Булгаков Н. – Анна, не грусти!

Николай Булгаков - "Анна, не грусти!"

Николай Булгаков
"Анна, не грусти!"

Один раз зимой, когда Аня и Катя катались, как всегда, с горки, Катя вдруг как-то странно упала — и не кричит, и не встаёт, а только тихо зовёт Аню. Аня подошла, Катя говорит:
— Я упала.
— Ну, и вставай, — говорит Аня.
— Не могу, — тихо сказала Катя. — Очень болит.
Аня побежала домой, папа принёс Катю на руках, её положили в постель. Пришёл врач — оказалось, дело серьёзное. У Кати — перелом.
Приехала машина, и Катю увезли в больницу.
Больница у Кати особая, строгая, дети лежат на специальных кроватях - широких и жёстких, чтобы всё правильно срасталось. У кого рука сломана, у кого нога. И никого не пускают к ним в гости, даже взрослых.
Катя ещё маленькая, ей очень грустно.
После уроков Аня пришла к Катиному окну. Стекло почти доверху было замазано белой краской, но кто-то раньше прокорябал в нём дырочку, и Аня стала смотреть в неё и искать Катю. Она видела палату, многих незнакомых ей детей — они лежали, или медленно ходили, или смотрели куда-то вдаль. Ане не было видно, где кончается их взгляд, что они видят.
И тут Аня заметила Катю. Такую знакомую! Прямо тут, возле окна. Как все дети здесь, в сереньком халате, только личико совсем домашнее, Катино. С её кудрявыми белыми волосами, каких нет больше ни у каких других детей. Катя полулежала в кровати и медленно играла с надувным утёнком. Просто держала его перед собой, и смотрела на него. И что-то ему тихонько иногда говорила. Так же, как она играла, наверно, и час, и два до этого, и собиралась, наверно, играть и завтра, и потом...
Аня увидела Катю и заплакала. И совсем перестала что-нибудь видеть сквозь стекло.
Аня подумала, что Катя вот так, совсем одна, играет, играет здесь всегда... Как будто ничего особенного нет вокруг неё... И если бы она, Аня, не пришла к ней сегодня, у неё бы ничего не было, только этот её утёнок. И, может, ещё час Аня бы к ней не пришла — зашла бы после уроков вместе с Мариной из их класса к ней домой или в кино — а Катя бы так и играла...
И тогда Аня закричала скорей в окно:
— Ка-атя! Катя-а!
И Катя тут же всё поняла — что пришла Аня! Прямо сейчас стоит за окном, здесь! Она встрепенулась, улыбнулась и стала вдруг совсем другая. Она стала смотреть на окно, но ещё не видела Аню — через какую дырку Аня смотрит, где Анин глаз. Наконец нашла и стала совсем счастливая. Аня подставила к окну ящик, встала на него и показала Кате через верхнюю, незакрашенную часть окна раскраску, которую ей купила, и открытку, и апельсин. Аня кричала в окно что есть силы, и Катя кое-что слышала. А что отвечала ей Катя, Аня совсем не могла разобрать. Рядом с Аней, у соседнего окна, стоял папа, который пришёл к другой девочке, она лежала сзади, в конце палаты. Девочка была маленькая, у неё было заплаканное лицо, она кричала изо всех сил:
— Папа! Принеси мне веер!
— Что? — никак не мог понять папа.
— Веер! — снова кричала девочка. — Хочу веер!
— Какой веер? — наконец, разобрал папа. — Зачем?
— Махаться, махаться! — показала девочка. — Он мне очень нужен!
— Хорошо, хорошо, — закивал головой папа.
Тут Аня опять посмотрела на Катино окно и увидела, что Катя держит записку, которую написала и приложила к стеклу. Аня прочитала, что Катя всё время кричала:
"СПАСИБО!"
Аня нашла в портфеле кусочек бумажки и карандаш и тоже стала прикладывать свои записки к стеклу и держать, пока Катя не прочтёт.
Так они записками и разговаривали.
И ещё, конечно, рожицами помогали — чтобы было понятно всё.
Наконец Кате с той стороны принесли обед, надо было расходиться.
Аня подумала, как сейчас пойдёт домой, на троллейбус, по шумному городу, мимо зоопарка.
Она всё может: везде ходить, всё делать, на всё смотреть... не через дырочку...
Аня стояла такая печальная!
Она ещё раз посмотрела на окно — и тут увидела, что Катя, оказывается, приложила к стеклу новую записку:
«Анна, не грусти!»
И улыбнулась Ане в своем сереньком халате.
Кате было хорошо и радостно.
К ней только что приходила Аня, ещё даже не ушла, и всё вокруг неё там, в больнице, уже совсем другое, не грустное, даже не чужое, потому что Аня ещё когда-нибудь придёт, пусть не сегодня, не очень скоро — она есть у неё всегда.