Дудин М. А. – Хоровод

Михаил Александрович Дудин - Хоровод

Михаил Дудин
Хоровод

Тары-бары,
Растабары. 
Сказки старые
Не стары.
Новые – не старятся, 
Старые – останутся.

У реки за косогором
Заяц дом себе срубил.
Огород обнёс забором
И капусту посадил.

Дилинь-дилинь!
Дилинь-бом!
То не ветер,
То не гром,
А сама лиса-воровка
Забралася к зайцу в дом.

Зайца выгнала лиса.
Заяц плачет два часа.

Кто утешит зайца в горе?
Сколько дней ему реветь?

Через лес
И через море
Услыхал его медведь.

Кто медведь?
Медведь - защита
Всех обиженных зверей.
Заворчал медведь сердито:
- Все на выручку
Скорей!

 
Снаряжен медвежий флот,
Море бурей пенится.
По волнам корабль плывет,
С боку на бок кренится.

Вот окончен рейс победный,
Вышел на берег медведь.
Продолжает заяц бедный
Пуще прежнего реветь.

– Я приплыл по синю морю, -
Говорит ему медведь, -
Чтобы вас утешить в горе,
Ваши слёзы утереть.

Я спешил. Меня крушенье
Не осмелилось догнать.
Может быть, вам в утешенье
Надо сказку рассказать.

По дремучим, непроезжим,
По нехоженным лесам
Я за жизнь свою медвежью
Много сказок видел сам.

Поднимите ваши уши,
Чтобы лучше сказку слушать:

…По камушкам и травушкам
Тропинкою лесной
Алёнушка с Иванушкой
Идут к себе домой.
И просит пить Иванушка.
В лесу колодца нет.

Иванушка за камушком
Заметил чей-то след.
А в том следу была вода
Прозрачная до донышка,
А в той воде была беда…
Где братец твой, Аленушка?

Слово к слову,
Складом-ладом
Сказка сказана на треть.
Говорит косой:
- Не надо…
И по-прежнему реветь.

А медведь прищурил глаз:
- Есть другая про запас:

Через горы и луга
Машиного братца
Унесла к себе Яга.
Как туда добраться?

Скучно Ване одному -
Не в дому, не в терему,
У Яги в сторожке
На куриных ножках.

Маше страшно. Маше больно,
Маша по лесу идет…
Говорит косой :
- Довольно…
Сам по-прежнему ревёт.

А Медведь не слышит,
Говорит, как пишет:

- Снег валил. Клубились тучи.
Гнулись сосны до земли.
Злые люди в лес дремучий
Сиротинку завезли.

Замолчать заставили.,
Замерзать оставили.
Старый волк скликает стаю,
Вьюга волчий вой несёт…

Заяц всхлипывает:
- Знаю!
Дед Мороз её спасёт.
Нет утехи для косого
В этой сказке в этот раз.

Михаил Иваныч снова
Продолжает свой рассказ:

- У меня не дом – хоромы
С новой крышей из соломы.
У меня в дому порядок.
Как малина, воздух сладок.
У меня в дому кровать:
Как посмотришь – будешь спать.
Как-то ночью с огорода
Я вернулся на ночлег.

Дверь открыл: в постели вроде
Спит какой-то человек.
Зажигаю свет. Поближе
Подхожу. Огонь дрожит.
На моей подушке, вижу,
Тихо девочка лежит.
Притомилася, устала.
Спит калачиком в углу.

Я поправил одеяло.
Сам улёгся на полу.
Спал вполглаза у кровати
И боялся захрапеть…
Заяц всхлипывает:
- Хватит…
И по-прежнему реветь!
А медведь прищурил глаз:
- Много сказок про запас.
Собирал я их по свету
Лет, наверно, двадцать пять.
Я не знаю, ту иль эту
Вам сегодня рассказать.

Громко
Окола кола
Заяц бьёт в колокола:
- Бом-бам!
Бам-бом,
У меня украли дом!

Бух-бах!
Бах-бух!
Помогите мне, петух.
Звон летит через реку:
- Кукаре… Кукареку!

На лису
Несу косу.
Ждите.
Вылетел.
Спасу!

А Лиса – в леса,
В нору,
Под корягу на юру.

Дилинь-дилинь,
Дилинь-бом!
Возвратился заяц в дом.
В огород
На хоровод
Дорогих гостей зовёт.

В три струны на балалайке
Перепляс играл медведь,
Пели зайки на лужайке,
Любо-дорого глядеть.
А петух-то, а петух
Кукарекал во весь дух.

Гости пили,
Гости ели,
Веселились две недели.
И плясали от души.
Если хочешь -
Попляши.
Целый год,
Круглый год
Сказки водят хоровод.

Булгаков Н.

"Анна, не грусти!"

Булгаков Н. – Анна, не грусти!

Николай Булгаков - "Анна, не грусти!"

Николай Булгаков
"Анна, не грусти!"

Один раз зимой, когда Аня и Катя катались, как всегда, с горки, Катя вдруг как-то странно упала — и не кричит, и не встаёт, а только тихо зовёт Аню. Аня подошла, Катя говорит:
— Я упала.
— Ну, и вставай, — говорит Аня.
— Не могу, — тихо сказала Катя. — Очень болит.
Аня побежала домой, папа принёс Катю на руках, её положили в постель. Пришёл врач — оказалось, дело серьёзное. У Кати — перелом.
Приехала машина, и Катю увезли в больницу.
Больница у Кати особая, строгая, дети лежат на специальных кроватях - широких и жёстких, чтобы всё правильно срасталось. У кого рука сломана, у кого нога. И никого не пускают к ним в гости, даже взрослых.
Катя ещё маленькая, ей очень грустно.
После уроков Аня пришла к Катиному окну. Стекло почти доверху было замазано белой краской, но кто-то раньше прокорябал в нём дырочку, и Аня стала смотреть в неё и искать Катю. Она видела палату, многих незнакомых ей детей — они лежали, или медленно ходили, или смотрели куда-то вдаль. Ане не было видно, где кончается их взгляд, что они видят.
И тут Аня заметила Катю. Такую знакомую! Прямо тут, возле окна. Как все дети здесь, в сереньком халате, только личико совсем домашнее, Катино. С её кудрявыми белыми волосами, каких нет больше ни у каких других детей. Катя полулежала в кровати и медленно играла с надувным утёнком. Просто держала его перед собой, и смотрела на него. И что-то ему тихонько иногда говорила. Так же, как она играла, наверно, и час, и два до этого, и собиралась, наверно, играть и завтра, и потом...
Аня увидела Катю и заплакала. И совсем перестала что-нибудь видеть сквозь стекло.
Аня подумала, что Катя вот так, совсем одна, играет, играет здесь всегда... Как будто ничего особенного нет вокруг неё... И если бы она, Аня, не пришла к ней сегодня, у неё бы ничего не было, только этот её утёнок. И, может, ещё час Аня бы к ней не пришла — зашла бы после уроков вместе с Мариной из их класса к ней домой или в кино — а Катя бы так и играла...
И тогда Аня закричала скорей в окно:
— Ка-атя! Катя-а!
И Катя тут же всё поняла — что пришла Аня! Прямо сейчас стоит за окном, здесь! Она встрепенулась, улыбнулась и стала вдруг совсем другая. Она стала смотреть на окно, но ещё не видела Аню — через какую дырку Аня смотрит, где Анин глаз. Наконец нашла и стала совсем счастливая. Аня подставила к окну ящик, встала на него и показала Кате через верхнюю, незакрашенную часть окна раскраску, которую ей купила, и открытку, и апельсин. Аня кричала в окно что есть силы, и Катя кое-что слышала. А что отвечала ей Катя, Аня совсем не могла разобрать. Рядом с Аней, у соседнего окна, стоял папа, который пришёл к другой девочке, она лежала сзади, в конце палаты. Девочка была маленькая, у неё было заплаканное лицо, она кричала изо всех сил:
— Папа! Принеси мне веер!
— Что? — никак не мог понять папа.
— Веер! — снова кричала девочка. — Хочу веер!
— Какой веер? — наконец, разобрал папа. — Зачем?
— Махаться, махаться! — показала девочка. — Он мне очень нужен!
— Хорошо, хорошо, — закивал головой папа.
Тут Аня опять посмотрела на Катино окно и увидела, что Катя держит записку, которую написала и приложила к стеклу. Аня прочитала, что Катя всё время кричала:
"СПАСИБО!"
Аня нашла в портфеле кусочек бумажки и карандаш и тоже стала прикладывать свои записки к стеклу и держать, пока Катя не прочтёт.
Так они записками и разговаривали.
И ещё, конечно, рожицами помогали — чтобы было понятно всё.
Наконец Кате с той стороны принесли обед, надо было расходиться.
Аня подумала, как сейчас пойдёт домой, на троллейбус, по шумному городу, мимо зоопарка.
Она всё может: везде ходить, всё делать, на всё смотреть... не через дырочку...
Аня стояла такая печальная!
Она ещё раз посмотрела на окно — и тут увидела, что Катя, оказывается, приложила к стеклу новую записку:
«Анна, не грусти!»
И улыбнулась Ане в своем сереньком халате.
Кате было хорошо и радостно.
К ней только что приходила Аня, ещё даже не ушла, и всё вокруг неё там, в больнице, уже совсем другое, не грустное, даже не чужое, потому что Аня ещё когда-нибудь придёт, пусть не сегодня, не очень скоро — она есть у неё всегда.

Пришвин М. М. – Журка

Михаил Михайлович Пришвин - Журка

Михаил Пришвин
Журка

Раз было у нас — поймали мы молодого журавля и дали ему лягушку. Он ее проглотил. Дали другую — проглотил. Третью, четвертую, пятую, а больше тогда лягушек у нас под рукой не было.
— Умница! — сказала моя жена и спросила меня: — А сколько он может съесть их? Десять может?
— Десять, — говорю, — может.
— А ежели двадцать?
— Двадцать, — говорю, — едва ли…

Подрезали мы этому журавлю крылья, и стал он за женой всюду ходить. Она корову доить — и Журка с ней, она в огород — и Журке там надо, и тоже на полевые, колхозные работы ходит с ней, и за водой. Привыкла к нему жена, как к своему собственному ребенку, и без него ей уже скучно, без него никуда. Но только ежели случится — нет его, крикнет только одно: "Фру-фру!", и он к ней бежит. Такой умница! Так живет у нас журавль, а подрезанные крылья его все растут и растут.
Раз пошла жена за водой вниз, к болоту, и Журка за ней. Лягушонок небольшой сидел у колодца и прыг от Журки в болото. Журка за ним, а вода глубокая, и с берега до лягушонка не дотянешься. Мах-мах крыльями Журка и вдруг полетел. Жена ахнула — и за ним. Мах-мах руками, а подняться не может. И в слезы, и к нам.
«Ах, ах, горе какое! Ах, ах!»

Мы все прибежали к колодцу. Видим — Журка далеко, на середине нашего болота сидит.
— Фру-фру! — кричу я.
И все ребята за мной тоже кричат:
— Фру-фру!
И такой умница! Как только услыхал он это наше «фру-фру», сейчас мах-мах крыльями и прилетел. Тут уж жена себя не помнит от радости, велит ребятам бежать скорее за лягушками. В этот год лягушек было множество, ребята скоро набрали два картуза. Принесли ребята лягушек, стали давать и считать. Дали пять — проглотил, дали десять — проглотил, двадцать и тридцать, да так вот и проглотил за один раз сорок три лягушки.

Рубцов Н. М.

Видения на холме

Про зайца